ЗАГАДКА МАСТЕРСТВА
Р. Киплинг
(перевод П. Идельсон)
Когда пал новорождённый луч в зелень с золотом райского сада,
Под деревом сидя, отец Адам что-то там нацарапал рядом.
Этот грубый набросок, что видел мир, сердце радовал новым чувством.
Только Дьявол в листве прошептал: "Это мило. Но разве же это искусство?"
Подозвал он жену и по слову ее всю работу проделал снова.
Он был первым, кого волновал вопрос, что оценивают фигово.
Свои знания он передал сыновьям. Это было бы славным заветом.
Только Каину Дьявол с усмешкой шептал прямо в ухо: "Искусство ли это?"
Люди строили башню. Небесную дрожь, межзвездный раскол почувствуй.
Сквозь кирпичи Дьявол хмыкнул: "Ну что ж, забавно. Но это искусство?"
Камень сорвался обратно в карьер, строительный кран поник.
И каждый о смысле искусства твердил, зная лишь свой язык.
На Севере с Югом сражались и бились, на Запад проделали путь.
На бедную землю нахлынули воды, и глина смогла отдохнуть.
И вот отдыхала она до поры, пока голубь поднялся с рассветом.
А Дьявол под килем шипел: "Вы добры, но только искусство ли это?"
Эта сказка стара, как Эдемское древо, и нова, как молочный зуб.
Каждый – Истины и Искусства знаток с первой щеткой над линией губ.
И каждый слышит, как сумерки дышат в такт сердцу, что умирает.
"Да, ты это сделал. А это искусство?" – дробь Дьявола выбивает.
Мы Эдемское древо можем срубить, обтесать до гладчайшей палки,
И родителей, как яйцо, разлить по пробиркам, не станет жалко.
Знаем мы, что собакой виляет хвост, что телега в лошадку вдета.
Но Дьявол вопит вечный свой вопрос: "Все умно. Искусство ли это?"
Когда слабый мерцающий лондонский луч пал на зелень и золото клуба,
Потомки Адама строчили пером в блокнотах, как в глине грубой.
Царапали глину своих могил. В чернилах вся боль поэта.
Ведь Дьявол в листве, как и прежде, твердил: "Красиво. Искусство ли это?"
Если б пробрались мы в Райский сад к Древу через четыре реки
На ту же лужайку, где мать наша Ева когда-то плела венки,
Сквозь спящих архангелов тихо прошли, и все-таки даже тогда
По милости Божьей узнали б не боле, чем знал наш отец Адам.
Не могу назвать себя художником, я – архивист, каталогизирую каталогизируемое, а к изобразительному искусству отношусь как к еще одному языку для общения с миром и для открытия новых миров.
С раннего детства я пыталась рисовать и лепить в свободное и не очень свободное время. Два года училась в художественной школе в Ленинграде.
В Израиле долгое время вообще не рисовала, хотя все время испытывала тягу к творчеству, но она удовлетворялась другими его видами.
Мне посчастливилось найти замечательных израильских преподавателей – выдающихся и самобытных художников: Юлию Шульман, Леру Барштейн, Сашу Окуня и Михаила Яхилевича.
В течение многих лет я в основном занималась графикой – мелки, пастель, сангина, мне очень нравилась акварель, и я до сих пор ценю способность акварели отображать тонкое и мимолетное изменение цвета неба или отражение здания в луже.
В Ленинграде, моем родном городе, быстрее всего заканчивались все оттенки синего или кобальта.
Здесь, в Маале Адумим, первыми заканчиваются все охры и оттенки желтого.
Я всегда мечтала писать маслом на холсте, и с благодарностью к моим учителям занимаюсь этим уже более десяти лет. Все еще пытаюсь поймать мгновение, не остановить его, но запомнить его цвет и фактуру.
Я участвовала в нескольких групповых выставках в Иерусалимском доме качества, в Яд Вашеме и Музее Моше Кастеля, а три года назад у меня была персональная выставка в иерусалимском "Бабеле".
ФОТОГРАФИИ ВЫСТАВОК
